КУЛЬТУРА ВОСТОКА. Археология
Исследование посвящено совпадению личных имен представителей нескольких групп элит в надписях на гадательных костях (XIII–XI вв. до н. э., государство Шан, древний Китай). В выборку вошло восемь групп: цзы (принцы), хоу (лорды), бо (вожди), сяо-чэнь (малые слуги), цюань (псари), шу (стражи), представители народа (или клана) цянов и царские гадатели. В начале я предлагаю обновленные списки личных имен: всего 213 уникальных имен, включая 48 повторяющихся. Количество повторяющихся и уникальных имен варьируется в каждой группе, как и общее число имен в ней. Цель исследования заключалась в том, чтобы выяснить, в каких парах групп имена совпадают чаще, чем можно ожидать, исходя из размеров. Были выявлены четыре такие пары, а именно цзы и цяны, цюани и шу, сяо-чэни и хоу, шу и гадатели. Требуется дополнительное исследование, чтобы понять, свидетельствует ли данное явление о реальных связях между группами. Анализ также позволил выделить две подгруппы, первая включает бо и цянов, вторая — хоу, сяо-чэней, цюаней, шу и гадателей, имена в которых не пересекаются друг с другом. Такая изолированность может свидетельствовать об этнических (шанцы и не-шанцы) или социальных (высшая и низшая знать) различиях. С другой стороны, имена цзы могут быть обнаружены в обеих подгруппах, что подразумевает этническую или социальную неоднородность группы «принцев».
В статье разобран археологический материал памятников столичных центров Цичжоу и Фэн-Хао государства Западное Чжоу (1027–771 гг. до н. э.) и эпохи до основания данного государства (ок. 1095–1027 гг. до н. э.). Возникновение и упадок сакрально-культовых комплексов в рамках столичных регионов отражает ход политической борьбы при дворе правителя, результатом которой становятся снижение статуса и роли ранней столицы государства в Цичжоу и их увеличение у второй столицы государства в Фэн-Хао. Строительство нового сакрально-политического центра в Фэн-Хао стало следствием расширения территории пахотных земель государства, что привело к необходимости взаимодействия с народом шан и к заимствованию определенных особенностей архитектуры сакрально-культовых комплексов. Данные заимствования из культуры народа шан в сочетании с оригинальной культурой ранних чжоусцев образуют новое культурное пространство в чжоуском царском домене и за его пределами в уделах, принадлежащих представителям царского рода Цзи в период государства Западное Чжоу.
Целью статьи являются комплексное исследование и систематизация зарубежной и отечественной литературы, посвященной ключевым хеттским поселениям, в аспекте проблемы кризиса Хеттского царства на рубеже XIII–XII вв. до н. э. по данным археологии. В связи с отсутствием в современной отечественной литературе обобщающих историографических сводок по этому вопросу, а также в свете большого количества новых археологических данных, которые с начала 2000-х годов появляются в результате раскопок в Турции, назрела реальная потребность в анализе этих материалов, благодаря которым можно по-новому взглянуть на феномен упадка позднебронзовой цивилизации Анатолии. Основными источниками работы стали отчеты об археологических разведках и раскопках на территории Центральной Анатолии, статьи в академических журналах и сборниках, а также монографии. Проанализированные материалы позволили выделить несколько этапов развития историографии и показать необходимость постепенного соотнесения нового археологического материала из поселений Центральной Анатолии с письменными источниками для более комплексного понимания событий позднего бронзового века и раннего железного века в данном регионе.
КУЛЬТУРА ВОСТОКА. Литература и искусство Восточной Азии
Статья представляет собой анализ сборника японских буддийских поучительных рассказов сэцува «Собрание стародавних повестей» («Кондзяку моногатари сю:», начало XII в.) с целью реконструировать представления составителей памятника о времени, их отношение к нескончаемому бегу времени и цепи событий, происходящих в мире. Все рассказы «Кондзяку» описывают события, которые произошли «давным-давно» и принадлежат истории, так что читатели смотрят на происходящее отстраненно, но внутри рассказов время то сжимается, то растягивается, создавая драматический эффект присутствия. На уровне сборника в целом и отдельных свитков рассказы «Кондзяку» выстроены в хронологическом порядке. Иногда дается историческая привязка, но при внимательном рассмотрении становится ясно, что сама по себе она не так важна. По наполненности событиями время действия рассказов может идти очень быстро, когда события следуют одно за другим практически без пауз. А может идти медленно, позволяя читателям и слушателям настроиться на созерцательный лад и бесстрастно взирать на происходящее. По временнóму охвату рассказы делятся на те, где речь идет об эпизоде в жизни главного героя, о его жизни целиком или о жизнях более чем одного поколения. Выделяются рассказы о «причинах и плодах», где рассказчик прямо акцентирует внимание читателей и слушателей на причинно-следственной связи между событиями. Одна из главных целей составителей — показать читателям непреложность этой связи и закона воздаяния. В статье показано, как время действия рассказов и трактовка времени вообще служат этой цели.
Вопрос о самоубийстве в японской буддийской мысли не имеет однозначного ответа. Человеку следует дорожить своей жизнью в мире людей, где весьма благоприятны условия для подвижничества, для движения к освобождению; однако решимость пожертвовать собой ради других поднимает подвижника на еще более высокий уровень, с пути людей — на путь бодхисаттв. По каким причинам люди выбирают добровольный уход из жизни и как этот выбор сказывается на их посмертной участи — об этом много говорится в традиции поучительных рассказов сэцува, в частности, в «Сборнике рассказов о пробуждении сердца» («Хоссинсю:», начало XIII в.). Здесь истории людей, решившихся на смерть, можно распределить по четырем разрядам: 1) люди уходят вслед за дорогим человеком, чья кончина делает их жизнь бессмысленной; 2) люди стремятся уйти раньше, чем болезнь или старость помешают им встретить смерть с должным настроем; 3) люди жертвуют собою, чтобы доказать свою преданность Закону Будды; 4) люди рискуют жизнью ради ближних. Составитель сборника Камо-но Тёмэй, опираясь на эти примеры, рассуждает о том, стоит ли беречь тело, полученное по закону воздаяния. «Отбросить тело» — в любом случае правильно, но что лучше, торопить свою кончину или потратить оставшийся срок на благие дела, каждый должен — и может — выбрать сам. Статья содержит переводы избранных рассказов из «Хоссинсю:» и разбор источников, которым следует Тёмэй.
В собрании поучительных рассказов «Кодзидан» («Беседы о делах старины», составитель Минамото-но Акиканэ, Япония, начало XIII в.) большое количество историй посвящено монахам. Среди них множество известных имен — основатели буддийских школ, знаменитые чудотворцы, легендарные подвижники; есть и простые монахи. Им отведен третий, самый объемный раздел сборника (108 рассказов), но принявшие постриг герои действуют и во всех остальных свитках. Чтобы показать, что представляет собой путь монаха, Акиканэ собирает рассказы как о личных добродетелях того или иного персонажа, так и предания о разнообразных чудесах. Способность совершить чудо выступает, с одной стороны, своеобразным показателем успехов монаха на его пути, а с другой — не гарантирует того, что человек, если он все еще подвержен мирским страстям, не свернет с этого пути.
Основная проблематика китайской «литературы шрамов» (伤痕文学) — осуждение «культурной революции», психология страха, предательство близких, трагические судьбы интеллигенции, нравственные ориентиры молодого поколения, сбитые под влиянием политической пропаганды. Полемика по поводу «литературы шрамов» началась сразу же после ее возникновения в 1978 г. В первые годы после «культурной революции» дебаты велись в основном вокруг тематики новых произведений и названия нового литературного течения, почти не касаясь собственно литературных аспектов, что вполне естественно: «литература шрамов» была тесно связана с политической историей КНР, и ее невозможно рассматривать в отрыве от политических реалий Китая. В более широком смысле это был спор о возможной переоценке взаимоотношений литературы и политики, а также сути реализма как творческого метода. По прошествии нескольких десятилетий, когда политический накал и идеологическая напряженность вокруг «культурной революции» снизились, «литература шрамов» продолжает вызывать интерес — но уже с точки зрения репрезентации в литературе эмоционального опыта переживания психотравмы.
Статья посвящена лингвистическому и композиционному анализу рассказа «Драгоценная цитра» (Цзинь сэ, 1993) современного китайского автора авангардной прозы Гэ Фэя (род. в 1964 г.). Рассказ обладает сложной композицией, которая представляет собой цепь эпизодов, связанных по принципу «сна во сне», где действие перемещается все глубже и глубже в прошлое, и написан не менее сложным языком, в котором от эпизода к эпизоду прослеживается все большее стилистическое сближение с классическим китайским языком вэньянь. Текст рассказа фактически выступает в роли «машины времени», перемещая читателя в глубь времен. Такие особенности делают прозу Гэ Фэя сложной для изучения и перевода. Большое внимание в статье уделяется концепту времени в творчестве Гэ Фэя и его аллюзивности.
Статья посвящена анализу свитка «Сольсондо» (설송도) выдающегося корейского художника позднего периода эпохи Чосон Ли Инсана (이인상, 1710–1760), изображающего заснеженные сосны, в образе которых автору удалось наиболее ярко воплотить сложный синкретический комплекс идей, присущих корейской культуре, и отобразить внутреннее духовное состояние. Автор предпринимает попытку на примере произведения Ли Инсана раскрыть особенности художественного образа сосны, выявить символический смысл, объяснить идейную составляющую образа, определив его место и значимость в корейском изобразительном искусстве как важного элемента в визуальной системе, необходимого для сохранения культурной традиции и национального характера. Главный вывод статьи заключается в том, что образ сосны, являясь одним из ключевых в корейском изобразительном искусстве, характеризуясь духовной содержательностью и глубиной философско-эстетических идей эпохи Чосон, обладает жизнестойкостью. Он не теряет актуальности в творчестве корейских художников нашего времени, воплощающих элементы нового концептуального восприятия национального культурного кода, интегрируя и обогащая его новыми формами с использованием современных технологий и различных материалов.
КУЛЬТУРА ВОСТОКА. Авраамическая традиция
Статья посвящена исследованию истории о гостеприимстве Авраама в Быт 18:1–16, которая стала своего рода парадигмой поведения по отношению к странникам в иудаизме и христианстве, а также источником для мистических, христологических и тринитарных толкований. Эта история получила дальнейшее развитие в более поздних памятниках, среди которых в статье особое внимание уделяется средневековой палейной литературе — текстам, где перемежаются библейский парафраз, богословие, полемика, а также апокрифические легенды (Историческая Палея, Толковая Палея и Хронографическая Палея, а также южнославянские и армянские тексты, посвященные Аврааму). Эта литература часто обделена вниманием исследователей истории о гостеприимстве Авраама. Автор концентрируется на рассматриваемой истории в контексте этой литературы и связанных с ней текстов, а также на возможном влиянии данной традиции на восточную христианскую иконографию. Демонстрируется, что в этом пласте христианского предания, как и в других экзегетических произведениях, история об Аврааме выходит за рамки повествования о гостеприимстве. Кроме типичных для христианской экзегезы рассматриваемого отрывка тем, касающихся идентификации трех странников, литургические и христологические элементы проявляются в эпизодах, описывающих пост Авраама перед явлением трех странников и воскрешение заколотого и приготовленного теленка, предложенного патриархом своим гостям. Предание об отказе Авраама от пищи и воды в ожидании гостей, вероятно, имеет византийское происхождение, а рассказ о воскрешении закланного теленка может восходить к древнему иудейскому источнику, который также отражен в Зав. Авр. A 6.4–5.
Легенда об Иларии относится к группе житий, объединенных общим мотивом трансвестизма, и повествует о вымышленной дочери византийского императора Зинона, подвизавшейся в мужской одежде среди монахов Скита. Возникнув в коптской среде (VI–VII вв.), эта легенда была переведена на сирийский, арабский и эфиопский языки. В настоящей статье рассматриваются те изменения, которые она претерпела в ходе редактирования и которые могли быть вызваны противоречивым отношением к ее сюжету со стороны переводчиков и переписчиков, учитывая, что они в основном происходили из монашеской среды. Сирийская версия свидетельствует о том, что ее автор, расширяя имевшуюся у него сокращенную редакцию, обращался к другим легендам о святых того же типа, в частности, к житию Евфросинии, но руководствовался также и стремлением «исправить» историю Иларии в соответствии со своими представлениями об идеале мужественной святой женщины. Так, он сделал ее старше, более подготовленной к аскетической жизни физически и духовно, однако предпочел изменить концовку легенды, добавив сюжет, встречающийся в других историях о святых-трансвеститах. Если в коптской версии житие Иларии в мужском монастыре санкционировано авторитетом аввы Памво, которому, благодаря откровению свыше, известен ее пол, то в сирийской версии Памво вовсе отсутствует, и это исчезновение можно проследить в арабских редакциях.
СЧАСТЬЕ В КУЛЬТУРЕ
А. Т. Болотов, русский писатель и мемуарист второй половины XVIII — начала XIX в., может считаться одним из основных теоретиков и практиков счастья в русской культуре своего времени. Во-первых, он является автором трехтомного труда под названием «Путеводитель к истинному человеческому счастию», а также оды «К человеку, хотящему быти счастливым» и целого ряда мелких стихотворений и эссе, посвященных этой теме. Концепция счастья, изложенная в этих сочинениях, во многом компилятивна и основана на нескольких авторитетных для Болотова трудах немецких философов (прежде всего И. Г. Зульцера и Х. А. Крузия). Но «Путеводитель» — единственное на русском языке сочинение о счастье такого объема, изданное в ведущей русской типографии Н. И. Новикова и учитывающее новейшие достижения европейской философской мысли. Во-вторых, в мемуарах и сопутствующих им текстах Болотов постоянно приводит читателя к мысли о том, что благодаря правильно выбранной жизненной стратегии он представляет собой образец счастливого человека и надеется на передачу этого опыта другим людям, как потомкам, так и сторонним читателям. Во многом именно эта практическая философия является для Болотова оправданием в том, что он предлагает читателю описание своей повседневной жизни. В данной статье рассматриваются три основных сюжета: суть болотовской концепции счастья, ее иностранные источники, а также примеры ее практического применения и распространения. В статье использованы неопубликованные архивные материалы из личных фондов Болотова и его семьи.
В сталинскую эпоху категория счастья была резко политизирована, а в литературе и кино сложился новый канон изображения советского счастья. В статье представлен эмпирический материал, позволяющий количественно оценить масштаб и характер сталинской трансформации счастья в рамках одного жанра — реалистической детской прозы. Материалом послужил корпус русской прозы для детей и юношества XX–XXI вв. (Деткорпус). Масштаб изменений оценивался с помощью измерения частотности лексем счастье и счастливый в корпусе, а содержательные трансформации — на основании изменений в контекстах употребления этих лексем, измеренных с помощью векторных семантических моделей (word embeddings). Результаты исследования частично подтверждают выводы предшествующих исследований и ставят новые вопросы. В частности, обнаружен резкий количественный провал упоминаний счастья в детской литературе 1920-х. Можно допустить, что «отмена» счастья была первым этапом становления сталинского канона. Материал также дает свидетельства резкой эмоционализации в изображении счастья в детской литературе начиная со сталинского периода. Возможно, этот процесс также может быть увязан со становлением сталинского канона.
Статья основана на материале полевых исследований культурных институтов и практик культурной жизни в нескольких российских городах (2019–2021 гг.) и представляет собой первую попытку концептуализации и аналитического описания атмосферы как особого режима производства и потребления культуры. Авторы утверждают, что атмосферы — одновременно и важный элемент современной культурной индустрии, и источник культурного удовольствия особого рода. Феномен «культурных атмосфер» рассматривается в поле исследований атмосферы — направления, которое в последние несколько лет активно разрабатывается в философии и других гуманитарных и социальных науках. Этот теоретический контекст позволяет фокусировать исследовательский взгляд, отталкиваясь от ключевых свойств атмосферы, таких как материальная природа и сверхматериальные эффекты, гомогенность, аффективность, отсутствие дистанции между объектом и субъектом. Анализируя рефлексии и репрезентации опыта культурной жизни своих информантов, авторы демонстрируют, что в дискурсивных конструкциях атмосфера предстает не только характеристикой места или мероприятия, но и самостоятельным источником аффектов, впечатлений и удовольствий, ожидаемых человеком от культуры. Потребление культуры в режиме атмосферы предполагает аффективное участие, определяется субъективными настройками, обеспечиваемыми работой воображения и культурным опытом человека, и таким образом избавляет его от императива «культурного потребления», понимаемого как приобретение готового продукта. Одна из гипотез статьи состоит в том, что именно это качество в конечном итоге наделяет культурные атмосферы особым обаянием.
Статья посвящена анализу интерактивной программы музея как ритуала производства культуры, позволяющего превратить материальную субстанцию гастрономического лакомства в символически значимый культурный артефакт, а участникам этого ритуала — приобрести культурный опыт и «попробовать историю на вкус». Проблематизируя существующие подходы к исследованию культуры и отталкиваясь от работ Аннмари Мол, посвященных множественности тела, автор интерпретирует процесс культурного производства как акт пресуществления, благодаря которому культура становится результатом делания и обретает материальность, не теряя в то же время своих эфемерных свойств. В работе используются материалы этнографического исследования в подмосковном городе Коломне, облик которого существенно изменился в последнее десятилетие благодаря появлению инициатив по созданию музеев коломенской пастилы и налаживанию производства пастилы по старинным рецептам. Автор обращается к анализу различных форм оспаривания статуса новых музеев сотрудниками более традиционных учреждений культуры и границ, устанавливаемых различными институтами для размежевания в этой области. Рассматривая один день из жизни музея и трактуя музейную программу как ритуал пресуществления, автор предлагает новый подход к анализу культурного производства.
VARIA
В статье рассматривается советский проект по созданию национальных литератур на примере Туркменистана в начале — середине 1930-х годов. Привлечение архивных источников (РГАЛИ, АРАН) позволяет пролить свет на туркменскую литературную ситуацию незадолго до юбилея республики (1934) и через некоторое время после него. Остро стояла проблема переводов с туркменского на русский и обратно, а также вопрос о том, насколько зависит и насколько должна зависеть новая туркменская литература от фольклорного наследия. Для Туркменистана был создан план работы, подразумевавший тесное взаимодействие русских и туркменских писателей и ученыхвостоковедов. Литераторы были должны не только опираться на фольклор, но и учитывать наследие туркменской классики. Постулировалась необходимость выстроить историю туркменской литературы и перейти от стихотворных произведений к монументальным и прозаическим. Отдельное внимание уделялось женскому творчеству и теме раскрепощения женщины. Предпринимались и попытки обучить писателей литературному мастерству, учитывая национальную специфику региона. Политика 1930-х годов была направлена на «создание» новой национальной литературы, однако специфика региона заставляла вносить определенные коррективы в общесоветский проект.
ISSN 2782-1765 (Online)