Несмотря на центральное место, которое занимает понятие анахронизма в современном историческом сознании, оно нечасто становится предметом историко-культурных исследований. Это происходит потому, что историку, решившемуся заняться этой темой, приходится неизбежно выходить за границы своей дисциплины и учиться видеть ее со стороны. В данной работе делается попытка предложить теоретические основания, которые могли бы благоприятствовать подобной рефлексии. Автор полагает, что революция в теории истории, за которой закрепилось название «лингвистический поворот», а также концепция «политики времени», впервые разработанная в теоретической антропологии, представляют такие основания. На примере работ ряда современных интеллектуальных историков демонстрируются преимущества, которые может дать исследовательская позиция, встроенная в перспективу «лингвистического поворота» и «политики времени» для понимания историографической культуры раннего Нового времени.

Гетерохроничность, присущая любому событию и художественному тексту, в историческом романе подчеркивается с помощью специальных фигур анахронизма. В статье проводится различение трех таких фигур - анахронизма метафорического (нравы и события прошлого уподобляются настоящему, иногда как поучительный пример), метонимического (события прошлого предвосхищают другие, позднейшие события, ставшие их следствием) и металептического (люди прошлого наделяются мыслями наших современников, а современные люди страстно стремятся к прошлой эпохе).

В статье рассматривается обращение философии и литературной критики ХХ в. к проблеме аллегории и связь этой темы с проблемой темпоральности. Основное внимание уделяется концепциям Вальтера Беньямина и Жиля Делёза, для определения их теоретического контекста и развития в последующие периоды анализируются тексты Э. Блоха, Р. Барта, П. де Мана, Ф. Анкерсмита, Ж. Диди-Юбермана, М. Э. Холли и др. Также рассматривается связь концепций аллегории как темпоральности с эмпирическим материалом Ренессанса, барокко и романтизма, на котором они очень часто основаны. Предлагается вывод о том, что, несмотря на разнообразие способов этой концептуализации, общим местом для всех авторов становится действие в аллегории анахронизма, превращение ее в самостоятельную темпоральную структуру, заключающую в себе литературный опыт преодоления линейности времени.

В статье «руина» рассматривается как смысловая конструкция, обладающая существенным теоретическим потенциалом при анализе фотографии. Руина, в особенности «современная», представлена как многослойный объект, где не только сосуществуют в одном пространстве «прошлое» и «настоящее», но где зритель лишен устойчивой точки зрения, тем самым вводятся принципиально множественные перспективы в отношении «прошлого». В качестве примеров в статье рассматриваются серия «Поля сражений» современного американского фотографа Салли Манн и стереопары фотографа-любителя начала ХХ в. Сергея Челнокова. Салли Манн добивается эффекта наложения разных исторических «времен», используя в современной съемке фототехнику XIX в., тогда как в корпусе фотографий Челнокова технические характеристики стереоизображений позволяют современному зрителю по-новому выстроить отношения с прошлым на концептуальном уровне.

Встатье рассматриваются трансформации повседневных практик использования вещей - прежде всего одежды, с точки зрения продолжительности ее жизни. В теоретической части обсуждаются концепция временны́ х ритмов повседневной жизни Анри Лефевра и ее приложение к исследованию биографии вещей в различных контекстах: в одном обществе в разные исторические периоды или в разных социальных группах одного и того же общества. В эмпирической части на примере анализа интервью, посвященных одежде и моде в советской и постсоветской России, выделены четыре концепции, описывающие различные временны́ е ритмы в отношениях человека и вещи: «долговременное потребление», «потребление переходного периода», «быстрое» и «медленное потребление». Эти концепции выделены в зависимости от макрохарактеристик общества на том или ином историческом этапе, а также на основании различий в повседневных практиках использования вещей и их интерпретаций информантами. В статье показано, каким образом данные концепции сменяли друг друга, становясь доминирующими в тот или иной момент, и отмечено, что они продолжают сосуществовать в различных группах российского общества сегодня.

Проблематику времени автор рассматривает в ее взаимосвязи со становлением субъективности в европейской культуре раннего Нового времени. В центре внимания находится дневник английского чиновника XVII в. Сэмюэля Пипса, который часто рассматривается исследователями в качестве образцового свидетельства как новых представлений о времени, связываемых с появлением индивидуальных часов с плавным ходом стрелок, так и формирования европейского индивида. В данной статье на первый взгляд вполне традиционные практики обетов Богу, которые нашли отражение в дневнике, анализируются в контексте проблемы индивидуализации и приватизации времени. Они рассматриваются как попытки манипуляции со временем, конструирования собственной темпоральности ради достижения определенных прагматических целей. Это позволяет рассуждать о практиках самодисциплинирования, становлении субъективности и разделении «частного» и «публичного», лежащего в основе этих практик.

В исследовании рассматриваются конструкции, включающие название десятилетия (двадцатые, тридцатые, сороковые и т. д.) и определяющее его прилагательное, на материале выборки из Национального корпуса русского языка. Интерес к этим конструкциям обусловлен предположением, что по спискам прилагательных, сочетающихся с каждым из десятилетий, и их частотностям можно восстановить мнемонический образ каждого из десятилетий советской и постсоветской истории. Выделяются шесть семантических классов прилагательных, каждый из которых задает свое отображение мнемонического образа десятилетия в языке. Сравнительный анализ частотности сочетаний названий десятилетий с прилагательными различной семантики дает возможность увидеть, какие значимые временны́ е периоды ХХ в. существуют в коллективной памяти, и выделить связанные с ними ассоциативные ряды. Показана разница между восприятием десятилетий и таким образом реконструировать «ландшафт памяти» о советской и постсоветской истории.

В статье предпринят анализ российских цифровых проектов сохранения личной памяти (таких как «Устная история», «Европейская память о ГУЛАГе», Обнинский цифровой проект, PastVu, Relikva и некоторые другие) для ответа на вопрос, способны ли эти проекты сформировать альтернативные официальным представления о прошлом и производстве знания о нем. На основании некоторых теоретических подходов и положений теории памяти, публичной и цифровой истории, а также направлений гуманитарного знания, изучающих взаимодействие памяти, истории и (цифровых) медиа и культуру участия, авторы предлагают модель анализа цифровых архивов, основанную на выявлении тематики и целей проектов, особенностей их финансирования, роли профессиональных историков в их создании и функционировании, а также возможностей для участия аудитории в работе этих проектов.

В статье рассматривается репрезентация исторического времени и событий прошлого в «Модном магазине» - одном из наиболее популярных журналов для женщин в Российской империи 1860-х годов. Наряду с историческими очерками и мемуарами в фокусе внимания оказывается широкий жанровый спектр текстов: от модной колонки главного редактора С. Г. Мей до публицистики, посвященной женскому вопросу. Вдохновленные реформами начала 1860-х годов, редколлегия и авторы «Модного магазина» ратовали за расширение гражданских прав женщин, апеллируя к логике исторического прогресса. В то же время фигура эмансипе выступала в журнале объектом резкой критики и сатиры как антитеза идее женственности, неотъемлемыми составляющими которой были элегантность и хороший вкус. Не только представления о женственности, но и понимание истории на страницах «Модного магазина» было напрямую связано с модой: смена модных силуэтов являла наглядный образ хода времени, позволяя осмыслить нововведения как историческую закономерность и наделить их значимостью. В статье показывается, каким образом авторы «Модного магазина» использовали отсылки к прошлому в попытках выработать идеал женственности, одновременно закрепляя за женщинами место в истории. Занять это место призвана была женщина-читательница: исторические персонажи, показанные читающими исторические книги, предоставляли аудитории журнала модель для самоидентификации и эмоциональные образцы реакции на прочитанное.

Статья представляет собой публикацию одного из параграфов введения к диссертации автора (2000; текст написан в конце 1999 г.) с сегодняшней поясняющей преамбулой. В публикуемом тексте рассматриваются подходы к изучению представлений о Другом, а тем самым и собственно к изучению Другого, оформившиеся ко второй половине 1990-х годов в постколониальной теории и особенно в «историческом (прагматическом) повороте» в контексте критики классического востоковедения и антропологии. Цель публикации - с одной стороны, вспомнить сами эти подходы, превратившиеся сегодня в доминирующую исследовательскую практику, но не всегда отрефлексированные в спонтанно предпринимаемых отечественных исследованиях; с другой - в контексте дискуссий о характере восприятия постсоветскими гуманитариями постколониальной теории («исторический поворот» в этом отношении привлек меньше внимания) привести один из конкретных примеров такого восприятия постсоветским африканистом (кем был тогда автор). 􏰃омимо критики культурного детерминизма и эссенциализма, утверждения конструктивистского взгляда на взаимные представления Запада и Востока, как и на сами эти понятия, отрицания когерентности и системности культуры, акцента на многоуровневом, ситуационном и индивидуализирующем анализе (ставшее сейчас «общим местом», все это было внове и для того слоя постсоветских гуманитариев, который ориентировался на культурные исследования, противостоявшие ортодоксальным советским общественным наукам), автор подчеркивает характерный для рассматриваемых подходов сдвиг от герменевтической интерпретации изучаемых представлений к проблемам идентичностей и ищет пути совместить презумпции «исторического поворота» и внимание к проблемам понимания Другого. В представлениях о Другом предложено увидеть своего рода культурную границу (подвижную и проходимую), на которой кончается «мы» и начинается «они», что и открывает (как казалось автору) один из путей к искомому совмещению.

В статье предпринимается попытка найти методологическую и практическую возможность описания некоторых неявных черт культуры советской России 1930-х годов. Предмет анализа - книги Э. Э. Каммингса и П. Трэверс, рассказывающие об опыте посещения СССР. С одной стороны, внешне эти тексты соответствуют типу сочинений, созданных так называемыми fellow travelers / political pilgrims, с другой стороны - внутренне противостоят ему. Теоретический интерес для автора статьи представляет вопрос о том, насколько уловимы Stimmungen (термин Х. У. Гумбрехта), определяющие тонкие настройки культуры и времени, принадлежащие не полю смыслов, а полю настроений и потому сложных для опознания, а также насколько возможно использовать для поиска этих настроек опыт иностранных наблюдателей, т. е. людей, внутренне находящихся вне данной культуры. При этом всегда остается открытым вопрос о границах и издержках индивидуального восприятия. Тем не менее, как кажется, представленное в анализируемых текстах ощущение советской России 1930-х годов как пространства смерти имеет интерес для характеристики культуры соответствующего времени.

Предлагаемая публикация - отрывок из готовящейся к печати монографии «Парижане о себе и своем городе: “Париж, или Книга Ста и одного” (1831-1835)». В книгу включены переводы 15 очерков из этого издания. Один из них - «Фланёр в Париже» - заложил основы нового понимания фланёра не как простого зеваки, а как истолкователя окружающей действительности, «семиолога avant la lettre». Знакомство с этим текстом позволяет уточнить то понимание фланёра, которое предложил в своих работах Вальтер Беньямин.

The article is devoted to studying the metaphor of poetry as an immaterial construction through the reception of Ho-race's Ode 3.30 in Russian literature (from Derzhavin and Pushkin to Bryusov, Mayakovsky, Khodasevich, Brodsky, Zakhoder and Purin, whose works have not been analysed before). The study of monument poetry leads to singling out its characteristic features: the dominating motif of the words of poetry as forming a more abiding monument than stone or bronze (which can potentially incur an egocentricity on the part of the poet); intertextuality ranging from allusion and direct quotation to bricolage, pastiche and parody; the unfolding of the basic metaphor through spatial and temporal perspectives. Pushkin's poem can be viewed as the source of the immense popularity of Horace's ode in Russia, which is incomparably greater than in the literature of other nations. Pushkin's own challenge to the canonical treatment of the metaphor is directed not only at Horace's but also at Derzhavin's poem, with which the canonization of the verbal monument tradition began in Russian literature. Subsequent polemic responses, including those of Bryusov and Mayakovsky, are invariably directed at Pushkin's poem, confrming its continuous presence in the collective memory of Russian-speaking nations. Later responses in what became a tradition tend to employ forms of parody that challenge or transform rather than destroy the verbal monument metaphor, maintaining it as an open system potentially available to postmodernistic literature, “defamiliarising” it through the prism of travesty, as in Brodsky's poem, or of irony, as in Khodasevich's or Zakhoder's parodies, or of bricolage, as in Purin's verse, whose success remains open to further challenge.

Рецензия на: • Evstratov A. Les Spectacles francophones à la cour de Russie (1743-1796): l'invention d'une société. - Oxford: Voltaire Foundation, 2016. - 390 p. - (Oxford Univ. Studies in the Enlightenment). • Ospovat К. Terror and pity: Alexander Sumarokov and the theater of power in Elizabethan Russia. - Boston: Academic Studies Press, 2016. - 316 p.