Статья посвящена проблеме церковного брака в СССР в эпоху НЭПа. С точки зрения закона после революции он не имел силы, власти активно настаивали на изживании этой традиции, тем не менее многие продолжали венчаться. Судя по источникам (в данном случае это агитационная и санитарно-просветительская литература эпохи, партийная и развлекательная пресса, а также архивные материалы), новый гражданский брак с точки зрения «обычного» человека не давал юридических и моральных гарантий, необходимых прежде всего женщине и матери, его было легко как заключить, так и расторгнуть, а венчание хотя бы обозначало серьезность намерений сторон: если брак заключен в церкви, то есть надежда на прочные отношения. Гражданский брак ассоциировался с разводами, алиментами и узаконенной возможностью обмана. Типичной была коллизия брака партийного мужчины и традиционно воспитанной беспартийной женщины, которая довольно часто предпочитала дополнить гражданскую регистрацию церковным ритуалом. Можно предположить, что в целом наблюдалась тенденция к снижению числа церковных браков, но настоящий перелом наступил, когда социально-идеологическая обстановка в стране резко изменилась. Автор исследует феномен церковного брака в 1920-е годы с точки зрения массовой психологии, позиции «маленького человека», вынужденного приспосабливаться к резко изменившейся реальности.

Советский проект создания «нового человека» включал в себя конструирование коллективной памяти, которая была не только легитимной версией прошлого, но и хранилищем культурных ценностей, а также фоном (и даже местом — если говорить о мемориалах, музеях и т. п.) для празднования советских ритуалов. Сам проект был достаточно однообразен, но имел много локальных вариантов, которые определялись в значительной степени этнической и религиозной идентичностью местного населения. Старообрядческие общины Русского Севера разделяли символы прошлого, места памяти и памятные ритуалы с остальной частью страны. Однако восприятие коммунистического режима и его символов в этой среде зависело от целого ряда факторов: во-первых, от высокой грамотности глубоко религиозных старообрядцев, их эрудиции в области христианской, и в частности древнерусской литературы; во-вторых, от критического отношения к советской власти; в-третьих, от местных верований. В данной статье анализируется процесс адаптации коммунистического проекта к устойчивым религиозным и культурным традициям старообрядцев Верхокамья и делается попытка объяснить, как коммунистические символы симбиотически сосуществовали с враждебным отношением местного населения к советской власти и почему они пережили крах режима. Взаимное приспособление навязанного коммунистического проекта и местного символического языка заняло многие десятилетия, но в итоге к концу советской эпохи неприятие «коммунистической реальности» было сглажено, повседневная напряженность исчезла, а само прежнее отчуждение стало частью коллективной памяти как на уровне семьи, так и на уровне общины. Статья основана на интервью со старообрядцами Верхокамья, собранных автором в 2011 и 2013 гг.

Статья посвящена калмыцким народным песням о депортации в Сибирь (1943–1957). Цель статьи — показать калмыцкие песни сибирского цикла как особый песенный жанр, его фольклорную специфику и то, как меняется их прагматика в зависимости от политического контекста за последние 80 лет. Исследование основано на корпусе из 80 текстов на калмыцком языке. Песни были собраны среди народных исполнителей в Калмыкии; также используются архивные записи, социальные сети и опубликованные тексты. В статье дается фольклорный анализ сюжетов, стилистики, отражения малых жанров фольклора в текстах песен; показано, как сложившаяся традиция сибирской песни оперирует собственным фондом разнотипных констант и формул. Особое внимание уделено прагматике сибирских песен в связи с исторической политикой государства; показано, как складывался исполнительский канон. Песни сибирского цикла стали особым источником о жизни и чувствах калмыков как своего рода музыкальные эгодокументы, отражающие мысли и чувства сосланных. Авторы показывают, что сибирские песни были единственной публичной формой протеста и способом заявить о страдании калмыков как группы.

За советский период на русский язык были переведены произведения 55 иранских прозаиков. В статье предложен аналитический обзор истории переводов иранской прозы ХХ в. на русский язык, выделены основные тенденции в ее репрезентации, прослежены этапы формирования и отмечены особенности отечественного пантеона современных иранских писателей. Интенсивность переводческой деятельности и тематика переводимых произведений были в основном обусловлены внутриполитической повесткой СССР и состоянием советскоиранских отношений. В целом переводы были призваны продемонстрировать, что иранские интеллектуалы осознают недостатки социального строя Ирана и пагубность ориентации на капиталистические государства. В довоенный период переводились произведения, способные служить источником сведений о социально-политической жизни Ирана. После войны, вплоть до оттепели в советско-иранских отношениях, переводилась преимущественно социальная сатира. В 1960–1980-е годы были изданы многие произведения крупнейших иранских прозаиков; в начале 1980-х переводы преподносились как источник сведений, способных объяснить причины исламской революции. Многие известные в Иране, но идеологически неприемлемые в СССР произведения не переводились и в большинстве своем остаются недоступными русскоязычному читателю.

Статья посвящена востребованности и сопутствующей реинтерпретации советского литературного наследия в 2000-е годы. Творчество Аркадия Гайдара, признанного лучшим советским детским писателем еще при жизни и имевшего репутацию автора, в полной мере выразившего советские ценности — героизм в борьбе за установление советской власти и коллективизм, — в советский период было широко доступно читателям-детям, так как и тиражи изданий его произведений, и количество переизданий (в том числе в школьных хрестоматиях) были весьма значительны. Гайдар находился в десятке лидеров по количеству тиражей и регулярности переизданий произведений. На основе изучения истории издания произведений Гайдара с 1926 по 1984 г. установлены издательские и педагогические предпочтения в отборе произведений для переиздания: чаще всего внушительными тиражами переиздавалась «Сказка о Военной Тайне», идейное содержание которой состояло в прославлении героической жертвы во имя установления советской власти. В 1990-е годы переиздание произведений Гайдара резко сократилось, изменился и состав издаваемых книг, первое место по издаваемости занимает рассказ «Чук и Гек», посвященный изображению повседневной семейной жизни. В 2000– 2022 гг. наиболее переиздаваемой становится повесть «Тимур и его команда», транслирующая ценности классовой взаимопомощи и коллективизма. Издание остальных произведений Гайдара также демонстрирует заметное изменение акцентов: резко снизилось число изданий повестей «Школа» и «Р. В. С.», имеющих временнýю контекстуализацию в исторических событиях Октябрьской революции и Гражданской войны. Это позволяет говорить о том, что мобилизационный нарратив, свойственный в целом творчеству Гайдара, утрачивает историческую обусловленность (революцией и Гражданской войной). Вместе с тем переиздание произведений о мирном времени, которое протекает в непосредственной близости от военных действий, требующих мобилизационных усилий как от взрослых, так и от детей, реактуализировалось в текущем книжном предложении для юных читателей. О реактуализации свидетельствуют и недавние инициативы по возвращению творчества Гайдара в школьную программу.

В статье сделана попытка уточнить генезис карамзинского Стерна, наиболее влиятельного в русской культуре, который оказывается, несмотря на то что Карамзин цитировал Стерна по-английски, преимущественно поздним и французским. Так, представленный в «Московском журнале» как «Стерново сочинение» фрагмент «Бедной с собакой» (1792) — это не перевод Стерна, а интерполяции французского переводчика «Тристрама»; сам отбор фрагментов для перевода в «Московском журнале» — это не индивидуальный выбор издателя, а повторение самых популярных «красот» Стерна, издававшихся и переиздававшихся в соответствующем антологическом формате; имевшее значительные культурные последствия решение Карамзина не переводить и не вводить в русскую культуру английские понятия sentimental и humour объясняется тем, что он смотрел на них через французские тексты-посредники; установка на чтение Стерна прежде всего со слезами и упоминания Стерна в «Письмах русского путешественника» преимущественно в кладбищенских локусах, т. е. соединение, а не противопоставление Стерна и Юнга, также восходит не к оригинальному английскому Стерну, а к его поздним французским подражателям, вроде Франсуа Верна. Карамзинский Стерн рассматривается на контрастном фоне усвоения в ту же эпоху повествовательных экспериментов и юмора «Тристрама» авторами другого круга, не связанными целями программы «новой чувствительности», — Ф. В. Ростопчиным и И. И. Мартыновым.

В статье анализируются взаимосвязи источников энергии и человеческой культуры в русских и зарубежных утопиях. Автор рассматривает основной способ корреляции между энергетической и антропологической эволюцией, заключающийся в их взаимном влиянии друг на друга. Утопические произведения демонстрируют эту взаимозависимость достаточно очевидно. В ранних утопиях (Платон, Т. Мор, Т. Кампанелла) технологическая стагнация (у Ф. Бэкона — стремление к модернизации) сочетается с тоталитарным устройством социума. Бэконовская модель воспроизводится в романе советского писателя И. А. Ефремова «Туманность Андромеды», однако у него открытие и внедрение инновационных источников энергии сопровождается качественным изменением человека и общества. В романе Айн Рэнд «Атлант расправил плечи» мотив «вечного двигателя» органично сочетается с мотивом трансформации человека. О «вечном двигателе» писал и Н. Г. Чернышевский, в своих рассказах подчеркивавший неразрывную связь «энергетического» и «антропологического». Анализ современных тенденций развития данной темы (на примере романа К. С. Робинсона «Министерство будущего») позволяет сделать вывод о возрождении тоталитарных нарративов в утопии, навязывающих человечеству неизбежность быстрого энергетического перехода.

Статья посвящена анализу своеобразия усадебного топоса и его роли в романе «Золотой узор», выявлению некоторых значимых перекличек в изображении усадебного пространства Л. Н. Толстым и Б. К. Зайцевым. В задачи работы входят осмысление типологии и характеристики усадеб в художественном мире романа Зайцева, уяснение отношения автора к форме усадебной жизни в прошлом, к возможности и значимости сохранения памяти о ней. Усадебный топос играет в романе Зайцева важную роль: он организует хронотоп произведения, способствует выстраиванию автором пути персонажей к осознанию ценности дома и семьи. Автор статьи доказывает, что психологический портрет и поведенческие характеристики главной героини романа «Золотой узор» созданы писателем с опорой на образ Анны Каренины Толстого. Ориентируясь на находки Толстого, Зайцев реализует в художественном мире своего романа мотив пренебрежения к земле, мотив хозяйствования в усадьбе, противопоставление природного и машинного; творчески использует реализованные предшественником в романе «Анна Каренина» и ряде других произведений внефабульные связи, основанные на многоуровневом сопряжении различных элементов художественной изобразительности.

«Американские лекции» закрепились в сознании читателей как завещание Итало Кальвино, адресованное потомкам. Курс лекций, подготовленный писателем для прочтения в Гарвардском университете в 1984 г., стал последним трудом, вышедшем из-под его пера. В своей последней книге Кальвино выделяет несколько свойств литературы, которые имеют особую ценность. Благодаря своим когнитивным функциям, стимулирующим работу ума, эти свойства, по мнению писателя, помогут будущим поколениям справиться с опасностями, таящимися в языке массмедиа, размывающем понятия, и рекламных визуальных образах, засоряющих воображение. «Американские лекции» не только позволяют взглянуть на историю и теорию литературы под неожиданным углом, но и проливают свет на творческий путь самого писателя. Размышления, содержащиеся в лекциях, прежде всего связаны с поиском новых механизмов создания литературного произведения, занимавшим писателя в последний «комбинаторный» период его творчества. В лекциях Кальвино размышляет о быстроте, равнозначной проворству, подвижности, непринужденности ведения рассказа, свойственных прежде всего восточным сказкам. С «Книгой тысячи и одной ночи» романы Кальвино «Невидимые города» и «Если однажды ночью путник» сближает рамочная композиция, способная вместить потенциально бесконечное количество вставных новелл. Как и в «Книге тысячи и одной ночи», в романе «Невидимые города» интрига рамы строится на взаимоотношениях рассказчика и правителя. Напротив, двигателем сюжета в романе «Если однажды ночью путник» становится заимствованное у Шахерезады искусство прервать рассказ в кульминационный момент развертывания сюжета. Кроме того, согласно идеям, содержащимся в лекциях, крупная форма, состоящая из одних лишь зачинов, актуализирует потенциал романа как жанра, концентрирующего свою силу именно в начале повествования. Оба рассмотренных романа лежат в русле экспериментов писателя с формой «романа-карты» или же «гиперромана», способного вместить потенциально неограниченное количество образов и сюжетных комбинаций.

В статье анализируется модификация культурных стереотипов об известных людях в постфольклорном пространстве малых поэтических жанров, появившихся в интернете в 2000-х годах и обычно называемых стишками. Наиболее популярны среди них «пирожки» и «порошки». Также привлекается материал других близких жанров, представленных на сайте «Поэторий»: «экспромты», «депрессяшки», «две девятки», «артишоки». Объектом исследования становятся как реальные люди, так и вымышленные персонажи. В статье рассматриваются стишки о советском космонавте Юрии Гагарине и героях скороговорки Кларе и Карле, а также постфольклорные связи Бетховена и Ван Гога. Устанавливаются их отношения и с другими персонажами, как существующие в общем культурном пространстве (для Гагарина это Королёв, Титов и т. п.), так и появившиеся в стихотворном постфольклоре (для Гагарина это Бог и Ленин). Сближение персонажей может происходить не только на основе стереотипов, но и с опорой на случайные сходства, как внешние по отношению к языку (событие, вещь), так и языковые (например, совпадение или созвучие имен). Описывается «логика постфольклора», т. е. ассоциативные звенья, связывающие «далеких» (по времени или социальному положению) персонажей и формирующие «пантеоны» постфольклорных героев.

В статье авторы сосредотачивают внимание на такой современной практике литературных собраний, как поэтический костер. Эта практика является важной с точки зрения формирования читателями образа поэта, которому посвящено мероприятие, а также создания и поддержания читательского сообщества. Собранные материалы в виде этнографических дневников с насыщенным описанием и интервью анализируются через призму культурной антропологии. Авторы указывают на ритуальную природу поэтических костров и связывают ее с представлениями о космосе (миропорядке). При этом космология на кострах поддерживается читателями через ряд повторяющихся действий (например, чтение стихотворений и разведение костра) и с помощью семиотизации кострового пространства через биографию поэта и собственную поэзию участников костра. Это помогает сделать поэтический костер легитимным, но одновременно с этим неформальным. Неформальность поэтического костра делает его безопасным пространством для участников и эмоциональным убежищем, но именно ритуальность позволяет им объединиться в группу.

В статье сопоставлена репрезентация архитектуры во французском и российском академическом искусствознании, с одной стороны, и в фотографиях Эжена Атже, с другой. Точкой отсчета для искусствоведческих описаний стал анализ Жака-Франсуа Блонделя, подкрепляемый рисунками Жана Маро. Выбор анализируемых им и более поздними исследователями характеристик отражает схематизм в понимании архитектуры, ее дистанцированность от человека, отсутствие экзистенциальных характеристик. Такое представление находит соответствие в иллюстративном материале — в предпочтении чертежам, планам, фронтальной точке зрения, отсутствию в нем человека. Снимки Атже в силу личностных особенностей автора, а также фотографии как вида искусства в целом, отразили упускаемые искусствоведами характеристики архитектуры, связанные с ее принципиальной иммерсивностью и неразрывностью с жизненным миром человека. Атже достигает этого эффекта с помощью сложных ракурсов, естественности зрительного охвата, серийности фотографий. «Неприкрашенность» снимков старых зданий соответствует естественности их старения, актуальной и потенциальной руинированности как важной характеристики архитектуры. На основе проведенного анализа делается вывод о необходимости пересмотра предмета архитектуроведения в сторону его большей многомерности, неотрывности от человека, динамичности и неопределенности.

Исследования пропаганды стран-союзников во Второй мировой войне в большинстве своем касаются либо печатной продукции, либо кинематографа, в то время как анимационные фильмы в этом плане исследованы значительно меньше. Данная статья посвящена малоизученному в отечественной историографии вопросу о репрезентации Второй мировой войны в американских мультфильмах 1941–1945 гг. Рассмотрены конкретные примеры и художественные особенности, а также подходы к использованию мультфильмов в качестве средства пропаганды. Сделаны выводы о важности анимации в развитии пропаганды, проанализированы образцы пропагандистских мультфильмов, выведена определенная типология постановки образов и расставления акцентов. Показаны трансформация анимации в угоду военным интересам и связь представителей индустрии с государством. Проанализировано, как государство взаимодействовало с аниматорами и студиями, а также как оно участвовало в создании агитационно-пропагандистских анимационных фильмов. В частности, рассмотрены история и деятельность «Первого кинематографического подразделения» и первые итоги его работы в начале войны. На конкретных примерах рассмотрено, как американская анимация видоизменялась исходя из новых потребностей и особенностей рынка, как существующие персонажи использовались в пропагандистских целях и создавались новые произведения, а также какие стереотипы о противниках Америки формировались в мультфильмах.

Активное и в особенности преобразующее поведение индивидов по отношению к социальному миру (так называемая агентность) сегодня является одним из центральных предметов обсуждений и исследований как для социальных и политических наук, так и для практики в сфере образования, экономики, культуры и социальной политики. Текущая стадия социетальной эволюции, деструктурация, делает индивидуальную агентность особенно важной не только для индивидуального, но и для коллективного благополучия. В этом контексте вклад сферы искусства в осмысление вопросов агентности остается недостаточно изученным. В статье выдвигается и рассматривается авторская типология агентности в современном искусстве: 1) социальная трансформация; 2) эскапизм; 3) кризисная адаптация; 4) трансформация субъекта действия; приводятся количественные характеристики представленности каждого типа агентности и конкретные примеры. Особое внимание уделено тому, какие формы проактивного действия порождает сфера искусства и как обнаруженные кейсы отражают более широкие процессы в социальной жизни Европы.

Статья посвящена исследованию гибридных образов в цифровой моде, к которым может быть применен концепт метаморфоз. С помощью понятия метаморфоз анализируется одновременно как форма, так и содержание визуальных объектов, что соответствует идее преодоления бинарности, а именно философского эссенциализма в отношении понимания тела человека и человеческой субъективности. Вместо унитарного субъекта предлагается «расширенное» видение человека как находящегося в постоянной трансформации в зависимости от внутренней и внешней среды. Философское обоснование данной позиции основано на понятии становления у Жиля Делёза и Феликса Гваттари, а также концепции метаморфоз Рози Брайдотти. Автор отсылает к одноименному художественному труду Овидия как первоисточнику идеи метаморфоз и собранию мифов, вдохновляющему дизайнеров по всему миру. В статье рассматриваются образы-метаморфозы цифровых дизайнеров и брендов The Fabricant x Trs.Mnz, Bad Binch TONGTONG с XTENDED IDENTITY, Tribute, Ева Исзоро, Антони Тудиско и др., которые стали известны благодаря размещению на общепризнанных маркетах цифровой одежды, таких как The Fabricant, The Dematerialised, и участию с цифровыми показами в официальных неделях мод. Автор делает выводы, согласно которым концепт метаморфоз является визуальным и методологическим инструментом, позволяющим анализировать взаимоотношения между человеком, животным, машиной. Метаморфозы — это не только способ представить многообразие тел, но и повод для дискуссии относительно эстетики, политики и этики с точки зрения этих тел.